Г. В., житель села Сарибари Каспского муниципалитета.

Всего в селе проживает 8 семей — все этнические осетины.

В 90-е была опасность нападения со стороны соседней деревни Кодисцкаро. Грузины из Кодисцкаро всеми силами защищали ту сторону, сюда никого не пускали.

Грузины защищали нас с той стороны, а отсюда мы никого не пускали. Не было такого случая, чтобы кто-нибудь пришел бы из Орчосани [на югоосетинской стороне] в Кодисцкаро и кого-нибудь ограбили или отняли бы машину. Никогда. И у нас были машины. И если мы защищали их отсюда, то они защищали нас со своей стороны. У нас и сейчас хорошие отношения. Вот если бы русские не стояли между нами, мы бы и сейчас общались друг с другом. Иногда хочется сесть за один стол, поговорить. Но они боятся грузинской полиции, а мы боимся русских… Вот такие дела!

У многих на той стороне живут родственники… У меня там живут двоюродные братья, дети моего дяди со стороны отца. У них уже внуки, а я ни одного не знаю. Ведь они ушли отсюда, когда им было по 1–2 года. А прошло уже 17–18 лет. Вот и моему сыну 17 лет, а он никого не знает из своих родственников. И по-осетински не знает ни одного слова, даже слова «сядь» не знает. Он растет в Каспи сейчас у меня. Ему скоро в армию.

«Грузины нас не беспокоили»

2008 год — это были самые страшные дни не только для нашей деревни, но и для всей страны. Мы прятались. Здесь в деревне есть какие-то бункеры, старые бассейны… И все прятались вместе там ночью, выглядывали оттуда, смотрели откуда идет свет. Вот такие страшные дни прошли. Ночью никто не мог оставаться дома, боялись. Мы установили дежурство по 2–3 человека и наблюдали, чтоб никто не вошел с той или другой стороны.

Во время войны нас грузины не беспокоили. Лично у меня в тот вечер был один военный начальник, вместе обедали. Когда начали бомбить Гори. Наверное, это было девятого. Некоторые грузины прятались и у меня. Хочу вспомнить такой эпизод. Когда грузинам пришлось бежать из Орчосани, я в это время вышел на улицу. Один попросил у меня воды. Я ответил: «Что такое для мужчины вода, выпей вина».

Их было человек 6–7, были очень уставшие. По всей видимости были из Кахети. Я заговорил с детьми по-осетински и сказал, чтобы принесли воды. А когда повернулся, то уже никого не было. Они бежали от осетин, а здесь опять встретились с осетинами. Ведь они не знали кто мы, какие мы люди. У нас никогда не было недоразумений ни с осетинами, ни с грузинами. И сейчас я не слышал, чтобы кого-то тут арестовали.

Со стороны русских был такой случай. Задержали двух молодых и одного старика, которые перешли с грузинской стороны, чтобы пустить воду для полива огородов. Старика не тронули, отпустили, там надо в подъем подниматься и сказали «это старый, ну его к черту» а молодых забрали. Русским за это платят и дают премии. Тех молодых тоже быстро отпустили. Но подобные случаи здесь происходят не очень часто.

90-ые и 2008 год, потерялись родственные связи, потерялась любовь и, главное, люди перестали доверять друг другу. И деревня уже не такая как прежде, нет контакта между людьми. Очень плохо, что нет работы. Не можем работать и теряется смысл жизни. Каждый день думаешь о том, куда пойти, что делать.

Вот если завтра, послезавтра, в ближайшем будущем, если улучшатся взаимоотношения между грузинами и русскими, между Цхинвали и Тбилиси и откроются закрытые дороги, повлияет это на наше экономическое положение? Конечно, повлияет. Когда я свободно смогу перемещаться… Простой пример: раньше если мне нужна была рыба, уходил вечером, а утром дома уже была рыба. Ездил в Орджоникидзе [Владикавказ]. Возил в Цхинвали овощи на продажу. А с той стороны привозил муку, постное масло или какие-нибудь другие продукты.

Сейчас, если бы между нами не стояли русские, мы опять бы стали бы побратимами и все было бы к лучшему. Знаете, побил тебя сегодня кто-то и я затаил злобу и обязательно решил отомстить.

«Очень там ненавидели таких как я»

Мне тоже попало во время этого конфликта. Меня побили в Цхинвали. Однажды я бежал отсюда, кое-кто хотел у меня отнять машину. И я решил убежать в Орджоникидзе [Владикавказ] и остался там на месяц. Растратил все деньги и вернулся назад, не смог там жить. И меня побили — почему возвращаешься. Я ответил: «А что мне делать?».

Я опять вернулся в Сарибари. По-русски ведь Сарибари переводится как свобода. Ведь говорят «свободен». Ведь когда проверяли таможенники, говорили после проверки в тоннеле: «Свободен». А когда вышел из тоннеля, то там уже был осетинский пост — «будка». Стоят в этой будке и спрашивают по-осетински: — «Куда идешь? Кто такой?». Ну я и ответил: «В Сарибари». И вот он и ударил меня: «Это что за Сарибари?». Автоматом разбил подфарники и втолкнул внутрь. Это было во времена Гамсахурдия.

И вот поймали нас, целый день были голодные. В течение суток даже воды не дали ни разу. Нас было трое. И вот, наконец, появился один хороший человек, один пожилой человек и спросил: «За что вы держите этих людей?». Те ответили, что мы блатные.

Нас называли «гамсикеби», грузинские «гамсикеби», связывали с Гамсахурдия. Это означало, что мы вроде осетины, но огрузиневшие осетины. Я ненавижу людей такого типа. Так держали нас, держали взаперти, затем все тот же человек сказал им, что мы действительно из Сарибари, «…отпустите их сейчас же и накормите их». Я сказал, что «…не хочу я вашей еды. Лишь бы выбраться отсюда».

И когда нас отпустили, то мы поехали не в сторону Цхинвали, а вернулись назад. Потому что если бы вернулись в Цхинвали, то нам там не поздоровилось бы. Уж очень там ненавидели таких как я. В то время людей провожали бронемашины миротворцев. Они провожали нас туда и выводили назад. А если не успевали и шли без миротворцев, то было опасно. Если в Цхинвали поймает молодой человек, считай, что остался без машины.

«Что нам делать?»

В первую очередь, должен быть мир и будет будущее. Потихоньку опять подружатся люди. И не надо раздражать людей. И не должно быть разговоров, что идут осетины и всех вас скушают, или, наоборот, пугать кого-то, что идут грузины и они вас скушают. Таких разговоров не должно быть ни с одной стороны.

Вот такие моменты были во времена Гамсахурдия. Тогда их называли неформалами, я даже уже не хочу о них говорить и вспоминать. Они приходили, отнимали золото, машины. Такое происходило в то время. Но после этого нас уже никто не беспокоил. Сейчас в деревне опять все на своем месте. Только плохо, что молодежь покинула деревню, так как нет работы. Вот мы остались здесь. Просто как оставить такой большой дом, а то, наверное, тоже ушел бы в город.

Если будут условия и будет поддержка, конечно, вернутся люди. Сейчас, когда дети приезжают ко мне, то все время говорят: «Что нам делать?». Я стараюсь найти им дело. То заставляю рубить дрова, то поручу помыть машину, чтоб чем-то развлечь. Главное, чтобы был мир, а люди потом сами все сделают и жизнь пойдет вперед. Всем желаю мирной жизни.

[Читайте голос с другой стороны конфликта: И. Ц. жительница г. Знаур, 52 г. — «Опасение того, что снова может начаться война, у меня есть»]

Это отредактированная версия истории, предоставленной для Университета Джорджа Мейсона Гогой Апциаури при финансовой поддержке USAID, а также Фонда конфликтов, стабильности и безопасности Великобритании. Все названия мест и терминология используются со слов авторов и могут не отражать взгляды OC Media или Университета Джорджа Мейсона.