Н. Б., жительница поселка для ВПЛ в Каралети.

90-ые были действительно тяжелыми годами. Вернее, уже с конца 88-го чувствовалось напряжение с обеих сторон. Но после 9-го апреля 89-го вся надежда пропала. Какой-то страшный был этот день, я его никогда не забуду. Столько было жертв, столько погибло молодых людей за независимость, но почему-то и сегодня не чувствуется, что страна независимая. Для чего же тогда столько погибших молодых жизней?!

Родилась в тогдашнем Цхинвальском районе, в селе Эредви [10 км к востоку от Цхинвали]. Я работала в разных неправительственных организациях, в частности «Женщины за мир и жизнь». В деле строительства мира я одна из активных участниц в ассоциации «Танхмоба» («Согласие»). В течение пяти лет работала наблюдателем по защите прав человека, по защите прав женщин в отделе ООН в Шида-Картли. В данный момент все еще занимаюсь активной деятельностью.

Особенно обострилась ситуация в 90-е годы, начали уже убивать друг друга. Помню хорошо, как перед райкомом в машине застрелили [моих знакомых] Гундишвили, Сомхишвили. И получилось так, будто мы соревновались в убийстве друг с другом. Убьет грузин осетина, затем осетин убьет грузина. Затем опять. И таким образом все больше и больше обострялась ситуация.

И так мы прожили 18 лет, до 2008 года. К этому времени грузинское население уже покинуло Цхинвали [город], никого уже там не осталось. И до 2008-го года мы, можно сказать, зубами старались сохранить в регионе грузинский дух и всячески цеплялись за грузинскую юриспруденцию [живя в деревне Кехви, в 10 км к северу от Цхинвали]. Стояли крепко. Потому что у нас не было выхода и приходилось ходить и ездить через Цхинвали. Ходили с проводниками (один период нас провожали через Цхинвали бронемашины миротворцев).

Но несмотря на все это ночью спать не могли спокойно. Постоянно слышалась стрельба. Этот панический страх ужасно действовал на людей. Бегали с места на место, боялись за детей. Правда, тогда было страшно, но я была бы рада, если б смогли сохранить тогдашнее положение, смогли бы сохранить свою землю, территорию.

«Мы старались, чтобы у детей не возникало никакого чувства, похожего на ненависть»

Одну историю я часто вспоминаю. В Цхинвали [южноосетинская гражданская активистка] Лира Козаева-Цховребова делала подобные проекты, в которые обязательно подключались грузинские дети и женщины, был также Женский клуб.

Даже принимали участие в Воскресной школе. 15 детей возила я в Цхинвали. По воскресеньям ездили туда грузинские и осетинские дети. Впервые между детьми потеплели отношения, они полюбили друг друга. Вот так мы и работали: Лира со своими детьми, я со своими. Мы всячески старались, чтобы у детей не возникало никакого чувства, похожего на ненависть.

В Воскресной школе дети учили английский язык, грузинские и осетинские традиции, гендер, рисовали, писали. Мы обращали большое внимание на гражданское образование и на взаимоотношения, на восстановление доверия. Это было лейтмотивом нашей совместной работы.

В конце 90-х годов обстановка вроде чуть смягчилась, люди начали общаться. Лира Козаева приглашала на встречи. Была встреча и с Кокоевым [тогда Президентом]. К нему приходило много грузинских женщин. На подобных встречах присутствовали и осетины, и я знала мнение всех.

Закрытие Эргнетского рынка

Когда открылся базар [1996 год], взаимоотношения стали налаживаться. В это время сблизились до такой степени, что были между собой свадьбы, крестины, родственные связи. Большую роль играл базар. Но как только к власти пришли националисты [партия Михаила Саакашвили], с тех пор начался разлад в отношениях [2003 год].

В 2004-ом году закрылся базар. Напряженная ситуация еще более обострилась после назначения Дмитрия Санакоева (вы помните, что Санакоев был назначен руководителем временной администрации Южной Осетии. В 2006-ом грузинское правительство создало администрацию в Большом Лиахвском ущелье).

«Мы не знали, сможем выбраться или нет»

А потом настал 2008 год. К сожалению, мы не смогли применить мудрость против невежества.

В деревне люди почти не выходили из домов. Мы тоже спрятались. Мой сын в то время жил в Гори, но первого августа вернулся в деревню. Я сказала ему, почему он вернулся именно сейчас, когда все бегут отсюда. А он ответил, что не собирается прятаться, где его народ — там будет и он. Я очень переживала за обоих сыновей. Ведь я в первую очередь мать. Спрятались в бетонном подвале соседей. На улице ни души. Оказывается, люди бегут. Выносят что могут, а я ничего не знаю.

Нас было немного. Я, два моих сына и еще несколько человек из четырех семей. Никто не знает и не понимает что происходит. Деревня опустела. У младшего сына была машина. Сели в машину 11 человек и поехали на большой скорости. В это время уже бомбили деревню, бомбили, да еще как. Был полдень, оказывается был объявлен перерыв. И мы успели выехать в это время.

Ведь мы ничего не знали. Ехали и не знали сможем выбраться или нет. Мы даже домой не успели зайти, так что ничего из вещей и не взяли. Единственное, что успела, так это посмотрела со двора на свой дом. Как чувствовала, вдруг не вернусь, так хоть запомню. Не зашла, чтобы взять хотя бы документы и фотографии. Одним словом, ничего не взяли.

Затем приехали в Эредви [деревня моих предков]. Там также была страшная картина, всюду стреляли. Оттуда приехали в Гори и там остались с сыном. А моя мать и брат остались в Эредви. И представьте, что я испытывала, когда в три часа ночи мой сын отправился назад в Эредви. Он привез мою мать, хотя она отказывалась оставлять свой дом. А брат не согласился и остался там.

Мы были в Гори и жили на четвертом этаже в доме напротив Дома культуры. И как раз там упала первая бомба. Мы испугались и спустились на второй этаж. Там жил один старик-осетин. Он сказал, чтобы мы не боялись. Он участник Второй мировой войны и знает, что сюда больше не попадет бомба. Мы остались в Гори еще два дня, а затем поехали в Тбилиси. Приходилось жить в нечеловеческих условиях.

«Не отделятся друг от друга грузины и осетины»

О цене конфликта вы спрашиваете, и вот что я вам скажу. Чем больше проходит времени, тем глубже осознаешь потери. Я не говорю об экономических и материальных потерях. Я переживаю за свою землю, за свой регион, переживаю за один из древнейших уголков Грузии. Из моих мыслей уже ушел мой дом. Больше всего страдаю из-за того, что самые близкие стали такими далекими и недоступными. Эта боль души, тяжелая травма. Так не должно быть!

Знаете, ненавистью дела не делаются, ненависть уничтожает, все стирает и разрушает. Любовь, если она у меня есть, то я должна уметь любить любовь. Я люблю представителей осетинской нации, люблю людей. Разве я люблю только своих детей и внуков! Я всех люблю. Я там родилась и выросла.

Вообще, я хочу сказать, что я оптимистка, к тому же неисправимая. И я верю, что в нашем регионе вновь зацветет алыча, вновь зацветут грузино-осетинские взаимоотношения. По-другому просто нельзя. Как нельзя отделить нос от рта, так не отделятся друг от друга грузины и осетины, потому что в мире нет таких двух родственных и так тесно связанных между собой наций.

И сейчас приходят осетины нашего поколения, которые не меньше меня хотят восстановить прежние взаимоотношения. И никому не удастся убедить меня в том, что осетины ненавидят нас.

[Читайте голос с другой стороны конфликта: Л. К. общественный деятель, г. Цхинвал — «Мне не нужно уже метаться между осетинами и грузинами»]

Это отредактированная версия истории, предоставленной для Университета Джорджа Мейсона Гогой Апциаури при финансовой поддержке USAID, а также Фонда конфликтов, стабильности и безопасности Великобритании. Все названия мест и терминология используются со слов авторов и могут не отражать взгляды OC Media или Университета Джорджа Мейсона.