Женщины в Грузии часто обделены правом голоса. Их мнения, мечты, стремления и достижения часто зациклены и вращаются вокруг мужчин. Проект «Женщины Грузии» дает героиням возможность высказаться и рассказать обо всем своими словами. В рамках проекта собрано 150 отличных историй от женщин по всей стране. На протяжение нескольких месяцев OC Media будет публиковать их на английском и русском языках. Ниже о себе рассказывает Саломе Цопурашвили.

Моя мать была первенцем в семье. О истории любви дедушки и бабушки ходили легенды, но тем не менее, когда бабушка родила мою маму, дед не разговаривал с ней два дня. Он, как большинство грузинских мужчин, хотел видеть первенца мальчиком.  Возможно, именно поэтому мама всю жизнь повторяла, что главная мечта ее жизни иметь двух дочек осуществилась. День моего рождения стал самым счастливым в ее жизни, потому что теперь у нас с сестрой всегда будем мы друг у друга.

В жизни мамы не все складывалось так как ей хотелось, главным образом потому что она была женщиной. Ей всегда не хватало духовной близости со своей матерью, поэтому максимально пыталась компенсировать это для нас с сестрой. Она пыталась разделять с нами все взгляды и интересы: читала те же книги, смотрела фильмы с нами. Я помню, когда вышел фильм Педро Альмодовара «Дурное воспитание» сестра принесла диск домой. Мы весь день готовились к его просмотру. Мама присела к нам и сказала, что ей тоже интересно. Фильм закончился и в воздухе повисло неловкое молчание. Тишину прервала мама, сказав, что фильм был хороший. Ей удалось то, что не получилось у бабушки — стать лучшим другом своих детей.

Были случаи, когда мама понимала меня лучше сверстников. Хотя постоянно корила себя, что не все сделала так, как должна была. Говорила, что совершила много ошибок в воспитании, особенно в отношении моей старшей сестры, которой пришлось родиться в более тяжелое время.

Мама была инженером, но фирма, в которой она работала закралась в начале 90-х, как и многие другие предприятия в то время. После этого всю себя она посвящала нам. Постоянно говорила, что мы должны учится и быть независимыми. У нас должен быть собственный заработок, чтобы не просить деньги у мужа на личные вещи.

Он пожертвовала всем, чтобы мы с сестрой смогли осуществить свои желания и мечты. А они у нас совпадали — уехать за рубеж и быть независимыми. Для людей 90-х, у которых постоянно не хватала еды и в стране не было нормальных программ обмена или грантов, это казалось за гранью реального.

Я точно могу сказать, что вдохновителем моих целей была сестра. Когда была маленькой, то много проказничала: постоянно что-то портила, в школьном дневнике писала ей пятерки (исключительно из благих намерений), а иногда рассказывала родителям ее секреты — естественно, неосознанно. Я всегда хотела, чтобы у нас было много общего, поэтому, когда ее не было дома, я рылась в ее вещах, читала те же книги, слушала ту же музыку и все всегда возвращала на свои места, чтобы она не заметила. Мне важно было, чтобы наши интересы совпадали.  

В одиннадцать лет сестра посоветовала мне прочитать книгу Джины Вебстера «Длинноногий дядюшка», после чего я твердо решила уехать и учиться за границей, жить среди новых людей, в незнакомой среде.

Мечта исполнилась, когда я получила грант на магистратуру по гендерным исследованиям в Центрально-Европейском университете. Параллельно моя сестра Тата была на докторантуре в Германии. Мне было немного не по себе из-за того, что мама осталась одна, но она всегда говорила одно и тоже: «главное, чтобы вы чувствовали себя хорошо». Это был очень напряженный год. Несмотря на то, что я попала в ту среду, о которой всегда мечтала, приобрела много дорогих мне людей, открыла себя с новой стороны, были моменты, когда я готова была бросить все и вернуться домой. Но только разговоры с мамой не позволили мне это сделать. Конечно, отчасти и без поддержки новых друзей я бы там не осталась.

Я уже год делала снимки Будапешта, когда захотела попробовать сфотографировать женские тела, а точнее, зажглась идеей запечатлеть тело с удаленной грудью. Я поделилась этим с мамой.

По возвращению домой родителей встретили меня в аэропорту и у мамы были очень коротко подстрижены волосы. На ощупь они казались какими-то неестественно грубыми. Она сказала, что у нее сильно выпадают волосы и решила начать носить парик. Я подумала, что это странно, но ничего не сказала. С каждым днем я узнавала все новые, вроде бы ни о чем не говорящие, детали, после чего я потребовала все мне объяснить.

В то время, когда мы с сестрой учились за границей ей диагностировали рак груди. Сделали операцию, она прошла химиотерапию, а мы и понятия не имели, хотя каждый вечер созванивались и говорили о каких-то бессмысленных вещах. Меня переполняло ужасное чувство стыда, что нас не было рядом, когда она больше всего в этом нуждалась. Я понятия не имела, что она борется с раком, только думала о своих эссе и тезисах. Мне казалось, что это было эгоистично с ее стороны не сказать о своем состоянии. В тоже время, я поняла каких усилий ей стоило не поставить нас сестрой перед выбором. Скорее всего на ее месте я поступила бы также, но сейчас, как дочь не могу согласиться с ее решением.

Я точно в тот момент осознала, что больше никуда не уеду и всегда буду с ней. Мама никогда не показывала насколько она была травмирована после операции, как тяжело ее было принять новое тело. Она рассказала, что, не думая согласилась на операцию по удалению груди, потому что знала, что нужна детям здоровой и живой. Возможно, дай ей время, она бы приняла другое решение. Она всегда всю боль держала в себе и лишний раз не обременяла этим близких.

Эта черта характера передалась и нам с сестрой, хотя среди нас троих я — самая большая «плакса». Помню во время последнего переливания крови, она разговорилась с одной пациенткой, которой рассказала, что ей очень трудно видеть собственное тело каждое день. Она сказала, что те, кому удаляют матки, вообще забывают, что эти тела когда-то принадлежали женщинам.

Меня в тот момент не было с ними, но все слышала за открытой дверью. Это был единственный случай, когда она пожаловалась на свою болезнь и которую я услышала. Хотя, вероятнее всего, если бы я была тогда там, она бы ничего не сказала.  

Однажды мама смотрела фильм про женщину, у которой был рак груди. Я была у себя и когда вышла, увидела, что она плачет. Я быстро ринулась на кухню и начала громыхать посудой, параллельно сдерживая комок, подступивший к горлу, и в тоже время давая маме возможность успокоиться.

В нашей семье женщины не привыкли плакать друг у друга на глазах. Если видим, как одна из нас пытается сдержать слезы, то не подаем виду, а если это сделать не удалось, то просто игнорируем — и за это всегда благодарны друг другу.  

Спустя год после операции журнал «Цхели шоколади» (Горячий шоколад) устроил фотоконкурс на тему «Моя мама». Я отослала несколько ее фотографий. Тогда я первый раз осмелилась попросить сфотографировать ее обнаженной. Она не возражала. Ее портрет занял третье место, но не тот, где она была голышом. В прошлом году эти фотографии были на выставке «Калейдоскоп», которую я организовала вместе с моим другом. Уверена, она не была бы против.

Я всегда была привязана к маме. А год магистратуры без нее и эти события еще больше нас сблизили. Я старалась проводить как можно больше времени с ней, но не всегда получалось так, как должно было и сейчас очень сильно сожалению и терзаю себя, как мама, когда думала, что недостаточно хорошо нас воспитывает.

Однажды она сказала, что считает, что была лучшим компаньоном для меня. Я была сильно удивлена, потому что каждый раз пыталась ей доказать, что она лучшая мать. Иногда она спрашивала, что же со мной будет, когда ее не станет. Я отвечала, что у нее просто нет выбора — она должна жить и мы всегда будем вместе.

В итоге, мы с мамой попали в аварию, я выжила, мама нет. Хотя спасение меня ужасно травмировало. Долгое время я не могла отделаться от чувства стыда, что должна была умереть вместе с ней. Я чувствовала себя виноватой перед сестрой и папой, потому что если бы не моя идея поехать на море, ничего бы не случилось. А теперь мамы нет из-за меня. Чувствовала себя виноватой перед ними, друзьями, родственниками, незнакомцами, которые разделяли с нами эту боль. Мне было стыдно, что они сделали все, чтобы спасти меня, перевернули весь мир, чтобы собрать деньги на мое лечение. А мне стыдно за то, что выжила. Я также чувствовала себя виноватой перед всеми друзьями, знакомыми и незнакомцами, которые погибали в подобных ситуациях, или выживали, но вскоре все равно умирали, а у меня осталось всего два шрама на лице.  

Это благодаря врачам больницы города Кутаиси и хирургу Тариэлу Нацваладзе, который мгновенно меня прооперировал, не зная даже моего имени. Я была в ужасном состоянии, никто не мог меня узнать, когда доставили в больницу.

Понимаю, что многим непонятно это чувство стыда, но в первую и самую главную очередь мне стыдно перед семьей. Я жила с этим чувством несколько лет, терзала, мучала себя, и честно сказать, только недавно освободилась.

Мамы нет уже несколько лет. Ее не хватает каждый раз, когда хочется поделиться чем-то хорошим или нужна поддержка в тяжелую минуту. Мне очень повезло, что все сложилось так, как она хотела и теперь мы с сестрой есть друг у друга.  

Большая часть меня, меня и моей сестры, умерла вместе с мамой, но в тоже время, возможно, это будет звучать патетически, но часть мамы живет в нас. С годами мы становимся все больше на нее похожи — мимика, жесты и когда я улавливаю это в сестре, мне кажется, что мы втроем снова вместе.