Роботы возят контейнеры с футболками Nike по заводскому цеху, а плазменные экраны подгоняют рабочих. В третьей и последней части расследования OC Media о текстильной промышленности в Грузии журналистка Тамуна Чкареули устроилась под прикрытием работать на высокотехнологичную фабрику в Поти.

[В нашем расследовании, состоящем из нескольких частей, OC Media отправляется на фабрики, чтобы лично увидеть, какие там условия труда. Читайте Часть I и Часть II.]

Представьте, что вы — женщина старше сорока из промышленного портового города Поти в Грузии. Ваш муж, вероятно, работает в порту — возможно, на таможне или в судоходстве. У вас двое детей, которые учатся в университете или в школе.

У вас долги, а зарплаты вашего мужа не хватает, чтобы полностью их покрыть, поэтому вы постоянно экономите. Вы не выходите в город — да и некуда пойти, даже если захотите. Вы не берёте отпуск или выходные.

Ваши единственные развлечения — это разговоры с родственниками по телефону и общение с соседями. Вы годами не были у врача, несмотря на ноющую боль в груди. Вы предпочитаете экономить на всём подряд, потому что детям нужно образование. Может быть, они смогут выбраться из этого тупикового города, где для них нет перспективы.

Или, возможно, вы моложе, — одна из тех молодых женщин, у чьих родителей не было возможности отправить вас учиться в Тбилиси или в Батуми, и теперь вы застряли в Поти.

Единственная работа, которую может получить такая женщина, — это в сфере обслуживания или, может быть, в банке. Но на такой работе мало платят, и, в любом случае, вы не говорите по-английски, поэтому никогда не сможете туда устроиться. Большинство ваших подруг покинули город или вышли замуж, и вы отчаянно пытаетесь что-то изменить в своей жизни.

Или вы живёте в одной из тех деревень неподалёку от Поти, где вообще нет рабочих мест.

Или вы — пенсионерка, которая изо всех сил пытается найти заработок, чтобы не быть обузой своей семье. 

Неважно, кто вы, если у вас нет перспектив и вы готовы работать. Вы начинаете думать о том, чтобы уехать на сезонную работу в Турцию, и тут другие женщины в таком же положении узнают о ней — о «Большой фабрике».

Возможно, подруга или соседка рассказала вам об этом месте и сказала, что там принимают буквально всех. Опыт не требуется.

Вы в шоке. Разве такое возможно?

Вы набираетесь смелости, чтобы пойти туда и спросить о работе. На входе вас поражает масштаб этого строения: какое оно огромное, какая там чистота, какой везде порядок. Более того, вы в восторге от условий, которые вам предлагают — бесплатный транспорт, бесплатное питание и зарплата, которая «полностью зависит», — как говорит вам представитель фабрики, — «от вашего желания работать».

Задыхаясь от волнения, вы соглашаетесь.

Они приносят кучу бумаг и быстро говорят вам, что и где подписать. Затем сотрудник отдела кадров дает вам лист бумаги, на котором очень большими буквами написано: «Я прочитала, поняла и подтверждаю». Вам нужно переписать эти слова вот сюда, говорят они. Зарплата немного низковата, но она определенно лучше, чем то, что у вас есть сейчас. Вы ставите свою подпись в последний раз.

В моём случае было не так. Не совсем так. Но так или похожим образом это происходило с моими коллегами, которые рассказали мне свои истории. И когда я подала заявку на работу в филиал «Ajara Textile» в Поти, я притворилась одной из таких женщин.

«Ajara Textile» 

«Ajara Textile» — дочерняя компания находящейся в Турции «Abay Uluslararasi Tekstil Turizm ve Yatirim» (Международный текстильный туризм и инвестиции «Abay»), которая сама является дочерней компанией холдинга «Aceka», — крупной турецкой компании, которая работает в текстильной промышленности уже более 60 лет. 

У «Ajara Textile» три филиала в Грузии: в Поти, Батуми и Бобоквати. В них работает около 3 000 человек.

Филиал в Поти получил поддержку от грузинского правительства в размере 9,2 млн лари (3,3 млн долларов США) в рамках программы «Производи в Грузии»). Этот филиал шил футболки для польских и хорватских команд, участвовавших в чемпионате мира по футболу в 2018 году, а также для итальянской команды, участвовавшей в чемпионате в 2012 году.

Городское собрание Поти сообщило OC Media, что перед открытием завода в конце 2017 года представители компании провели несколько консультаций с Александре Топуриа, который был тогда председателем собрания, но с тех пор покинул государственную службу.

Топуриа сказал, что не консультировал компанию, заявив, что его единственный интерес заключался в том, чтобы «создать больше рабочих мест» в регионе, и его участие в открытии фабрики не выходило за рамки «[переданного] через знакомого предложения турецким директорам открыть филиал здесь [в Поти]».

После ухода в отставку Александре Топуриа стал генеральным директором другой текстильной фабрики в Поти, частично принадлежащей турецким инвесторам.

Попасть внутрь

В обычный день рабочие попадают на завод через ворота, расположенные между высоких стен, по которым проходит колючая проволока. Обычно рабочие въезжают через эти ворота на микроавтобусе, предоставляемом компанией.

За этими стенами по периметру стоят охранники, — в основном, мужчины внушительного вида в серых униформах. Внутри фабрики охраны не меньше, но только теперь это женщины — на случай, если работница ведёт себя достаточно подозрительно, чтобы обыскать её.

Под пристальным взглядом охраны рабочие проходят через главный вход, где стоит небольшой сканер отпечатков пальцев. С помощью сканера следят за тем, чтобы через главный вход на фабрику входили и выходили только сотрудники фабрики. Он также работает как биометрические часы, отслеживая опоздания и пропуски.

После сканера отпечатков пальцев вы проходите в раздевалку. Здесь вы переодеваетесь в униформу, обычно — в синюю или оранжевую, и запираете свой телефон в шкафчик, чтобы вы даже не подумали о том, чтобы фотографировать коммерческие тайны.

После раздевалки вы проходите через металлоискатель, и, если он сработает, вас тщательно обыщут. В «Ajara Textile» очень серьёзно относятся к промышленному шпионажу.

В отличие от «Geo-M-Tex» — предыдущей фабрики, где я работала под прикрытием, — фабрика «Ajara Textile» необычайно чистая, аккуратная и высокотехнологичная. Само здание фабрики — это одноэтажное строение, достаточно большое, чтобы вместить несколько самолётов «Boeing  747».

[Читайте на OC Media: Изнанка грузинской текстильной промышленности: Часть II — Под прикрытием]

Здание разделено на несколько больших цехов, каждый из которых предназначен для определённого этапа производства (шитьё, крой и т. д.). В цехах стоят ряды столов, где рабочие сидят перед машинами и выполняют в быстром темпе одну конкретную операцию (например, прострочить низ футболки).

Между столами и по коридорам на полу краской нанесена крупная маркировка. Это для роботов, которые в большом количестве постоянно патрулируют фабрику. Насколько я поняла, они ориентируются, сканируя маркировку.

Роботы эффективно перемещают большое количество одежды, находящейся в производстве, по всей фабрике, обеспечивая быстрый и регулярный темп превращения необработанной материи в футболку.

Рабочие, похоже, боятся роботов, и не только потому, что роботы двигаются, не обращая внимания на то, находится ли кто-либо на их пути.  Скорее, они боятся роботов потому, что, забирая контейнеры с продукцией с рабочих столов, роботы не спрашивают, нужно ли работнику ещё немного времени, чтобы заполнить контейнер, не реагируют на просьбы «ну подождите ещё секунду!». Они работают с холодной механической эффективностью, служа выполнению производственной нормы.

Если работница посмотрит наверх, она увидит висящие над столом плазменные телевизоры. На их экранах постоянно меняются цифры, которые тоже служат выполнению нормы, сообщая, какой процент от нормы работники выполнили на данный момент, заставляя их не отставать или увеличивать темп.

Остатки

«Здесь не так уж и плохо», — говорю я Инге, женщине, которая отвечает за моё обучение на фабрике. Мой голос все ещё дрожит после всех проверок безопасности, через которые мне пришлось пройти на входе.

«Поговорим через месяц», — ответила Инга. Она проработала на фабрике полтора года, и, по её словам, привыкла ко всему этому за неимением лучшего.

Инга начинала с должности ученицы, как и я.

Она провела меня через фабрику до места, где я буду обучаться. Это самая большая и самая тихая производственная зона завода. Скоро я стала думать о тех, кто там работал, как об «остатках».

В «Ajara Textile», как и на многих фабриках в бывших коммунистических странах, из рабочих организуют «бригады» — группы рабочих для выполнения задач на производстве. Когда бригада становится очень эффективной, её часто расформировывают, чтобы её работники перешли в другие бригады и ускорили их.

Это может быть хорошей стратегией для ускорения общего производства, но некоторых рабочих не переводят в новые бригады. Эти рабочие остаются «в остатке». Они выполняют мелкие операции — такие, как пришивание ярлыков или исправление мелких ошибок. Пребывание в остатке — временное, поскольку в конце концов из самих оставшихся тоже сформируют бригады. Тем не менее, оставаться в «остатках» нежелательно, так как люди, не переведённые в бригады, не получают надбавок к зарплате, которые полагаются рабочим в бригадах.

Ученицы, такие, как я, работали бок о бок с оставшимися. Нам предстояло стать частью бригад, собранных из остатков.

Планы работы и количества людей для этих новых бригад всегда готовы заранее, до того, как наберётся необходимое количество рабочих, чтобы заполнить свободные места. С момента начала моего обучения меня посадили за ту же машину, за которой я буду работать в составе будущей бригады.

Как только я вошла в зал к остаткам, я поняла, что в «Ajara Textile» у всех и у всего есть своё место.

Дисциплина и наказание

На второй день всех новых сотрудников, включая меня, вызвали в комнату для собраний. Там нам провёл тренинг Ачи Марталишвили, энергичный молодой человек из отдела кадров, который обращался к нам мягко и доброжелательно и называл нас своими «дорогими друзьями».

Он рассказал нам о наших контрактах, о внутреннем распорядке и о правилах компании.

Контракт с «Ajara Textile» предусматривает базовую оплату в размере 300 лари (100 долларов США) в месяц за 45 часов работы в неделю, что составляет 1,33 лари (0,47 долларов США) в час. Рабочие получают на 50 % больше за любые сверхурочные часы и удвоенную почасовую оплату, если они работают в выходные или праздничные дни. Эти ставки, по данным компании, были определены на основе «данных о платёжных ведомостях и заработной плате в этой сфере в Грузии».

«Через месяц работы, — сказал нам Марталишвили, — вы перейдёте на систему выплаты бонусов».

Система выплаты бонусов существует как на индивидуальном уровне, так и на уровне бригады.

На индивидуальном уровне есть три отдельных бонуса: бонус за дисциплину, который может принести вам дополнительные 20 лари (7,20 долларов США) в месяц; бонус «звездочки» за сдачу экзаменов по освоению нового оборудования стоимостью ещё 20 лари и бонус за превосходное посещение стоимостью 10 лари (3,60 доллара США).

Марталишвили представил систему в лучшем свете. «Вы можете получать дополнительные 50 лари, не делая практически ничего», — сказал он.

Однако эта, казалось бы, лёгкая возможность заработать действует в равной степени и в обратную сторону, как метод поддержания дисциплины и наказание. Из каждого из трёх этих отдельных бонусов вычитываются суммы за нарушения. Например, из-за ошибок  на экзаменационной работе по освоению оборудования бонус «звездочки» снижается, а пропущенные рабочие дни снижают бонус за посещаемость.

Бонус за дисциплину получить сложнее всего из-за длинного списка нарушений, за которые снижают выплату. За каждое из них обычно снимают по 2 лари. Эти нарушения варьируются от очень специфических до невероятно общих, включая еду или питьё на рабочем месте, разговор с коллегой во время работы, невыполнение того, что вам говорят, и игнорирование ошибок.

Что ещё хуже, список нарушений лишь быстро зачитывают во время тренинга. Вы должны попытаться его запомнить, что почти невозможно. В результате, во время работы вы чрезмерно контролируете себя, стараясь не нарушать ни реальных, ни, возможно, просто воображаемых правил. Эта дополнительная умственная нагрузка выматывает.

По сравнению со всем этим суть бригадного бонуса относительно проста и понятна.

Для любой конкретной детали устанавливается квота — определенное количество деталей должно быть изготовлено за конкретный период времени. Когда бригада выполняет 60 % квоты, все её члены тут же получают бонус в размере 10 лари (3,60 доллара США), а если они выполнят 100 % квоты, бонус увеличивается до 50 лари (18 долларов США).

Бригадный бонус ограничен контролем качества, который у каждой фирмы свой. Например, когда мы делали футболки «Nike», у каждой бригады  произвольно выбирали 30 изделий, и, если их признавали ниже стандарта, то всю партию отправляли обратно.

Каждая возвращённая партия уменьшает бонус бригады.

Для некоторых работников бонусы составляют значительную часть их ежемесячной зарплаты.

Ачи Марталишвили сказал нам,  «Ajara Textile» гордится своей политикой «без штрафов».

Выслушав его речь, мы приступили к проверочным тестам.

Мы прошли два теста — один о том, насколько хорошо мы поняли систему выплат, другой на понимание правил заботы о здоровье и безопасности. Мы прекрасно справились. Откуда я это знаю? Марталишвили дал нам ответы. Казалось, он просто хотел поскорее с этим закончить.

Одной из опасностей, упомянутых в тесте о здоровье и безопасности, была опасность развития травм спины во время работы. Чтобы избежать их, нам предлагали иногда вставать и делать упражнения по три-четыре минуты в течение рабочего дня. Начав работать, я заметила, что никто не делал таких упражнений.

Вероятно, никто из рабочих не был готов потерять свой бонус производительности бригады из-за чего-то столь тривиального, как свое физическое благополучие.

Just do it

Девять часов в день я училась быстро вставлять нитку в швейную машинку и делать прямые строчки на заготовках, которые в скором времени должны были стать низом футболок Nike Dri-FIT — тех самых, к которым рабочие за соседними столами пришивали ярлыки и упаковывали в полиэтилен для отправки в Европу.

Футболки, которые не прошли контроль качества, отмечались турецким словом «tamir», что значит «исправить».

Позже я узнала, что не всю продукцию с пометкой «tamir» отправляют обратно, для исправления. Вместо этого часть этой продукции позже продавали самим рабочим на фабрике.

Одна из моих коллег описала мне, как это происходит. Коробки с одеждой с пометкой «tamir» складывают снаружи, за фабрикой, и рабочие могут купить их по цене ниже розничной стоимости.

Она настоятельно советовала мне не участвовать в этом «безумии».

«Они правда убивают друг друга за эти майки», — сказала она.

Безумие или нет, для компании это оказалось блестящей системой. Они получали двойную прибыль от бракованной продукции: в первый раз, когда они вычитали из бонусов рабочих деньги за производство некачественного товара, и во второй раз, когда они продавали им же этот товар.

Уволившись из «Ajara Textile», я обратилась в компанию за комментариями по поводу этой практики.

«Сотрудники могут время от времени приобретать одежду, произведённую учениками в период обучения, по символической цене, — написали они. — Этим компания поощряет и поддерживает своих сотрудников».

Работать в «Ajara Textile» было нелегко — все операции требуют аккуратности и точности, и даже то, как вы держите материю, имеет значение, — но рабочие справлялись, и меня поражало то, как быстро и точно они работают.

Но, несмотря на мастерство рабочих, скорость, казалось, была извечной проблемой. Сквозь шум сотен швейных машин и необычайно громкую музыку (которую, по словам работодателей, требовали сами рабочие), я постоянно слышала окрики бригадиров, подгоняющих подчинённых.

Время от времени громкоговорители объявляли имена и фамилии женщин, которые должны «немедленно явиться в администрацию завода». Причина никогда не известна заранее. Вызвать могут в связи с наказанием, но также для того, чтобы поощрить или даже повысить. Но никто никогда не знает, о чем пойдет речь, даже те, кого вызывают.

У нас было три перерыва: по 10 минут утром и вечером и 45 минут на обед. Всё происходило по звонку.

На обеденный перерыв мы все спешим в столовую, где нам выдают немного супа с картофелем, несколько ломтиков огурца и полбуханки хлеба на металлических тарелках. После еды рабочие недолго отдыхают, но остаются на территории фабрики — там, где небольшой парк и маленький пруд с утками.

Во время коротких перерывов женщины либо общаются со своими соседями по цеху, либо разговаривают по телефону, поскольку это — единственное время, когда им разрешено пользоваться телефоном. Никто не выглядит особо счастливым, но  все смирились с работой. В конце концов, это лучше, чем другая доступная им работа на большинстве других заводов страны, особенно, если учесть отсутствие возможностей в Поти.

«Так тяжело было сначала, — сказала молодая женщина, которая работала рядом со мной. — Но сейчас я к этому привыкла».

Она даже приободрила меня, сказав, что, когда я вступлю в бригаду, я стану больше зарабатывать. Она сказала, что темп работы будет быстрее, но это того стоит. Она тоже была из «остатков» и, как и все остающиеся, мечтала снова стать частью бригады.

Последний звонок прозвенел в 7 вечера. Перед тем, как покинуть завод, мы с другими рабочими собрались возле выходов, где охранники обыскали наши сумки.Это длилось довольно долго, так как им пришлось обыскивать более 1000 человек.

После того, как нам разрешили покинуть завод, большинство женщин направились к ожидающим их маршруткам, которые отвозили их прямо домой. Ходить пешком, подобно мне, предпочитали очень немногие.

Фактор страха

В начале 2018 года молодая работница, Сопио Гоголадзе, уволилась из в «Ajara Textile» после конфликта с руководством. Она опоздала на пять минут после перерыва,  потому что ходила в уборную.

Когда она вернулась и встала на конвейер, то получила грубый выговор от начальницы своей бригады. Она пожаловалась в отдел кадров, но Ачи Марталишвили сказал ей, что она не имела права без разрешения пользоваться туалетом.

«Он буквально сказал, что [начальница бригады] имеет право вести себя таким образом, если я замедляю производство, — рассказала мне Сопио. — Он говорил таким надменным тоном, что я решила уволиться. Я не смогла терпеть такое обращение».

Сопио попыталась противостоять  ситуации и связалась с Гиоргием Диасамидзе, профсоюзным лидером Конфедерации профсоюзов Грузии (GTUC). Он посоветовал ей собрать несколько коллег-единомышленников, чтобы коллективно вступить в борьбу.

«К сожалению, они были слишком напуганы. На встречу с GTUC пришла только уборщица, у которой также были проблемы, — рассказала Сопио. — В какой-то момент телеканал «Аджара ТВ» захотел снять сюжет с тремя работницами фабрики, которые согласились на условиях, что их будут снимать со спины, но в день съёмки никто не явился».

В Поти, где почти все друг друга знают, люди обычно воздерживаются от жалоб, потому что это может повлиять на их будущее.

«Ключевой фактор здесь — страх», — заключила Сопио.

После её увольнения Ачи Марталишвили сказал журналистке радио «Fortuna Plus», что у Сопио были «проблемы с психикой». Её бывший одноклассник, работавший охранником в «Ajara Textile», «по-дружески» посоветовал ей прекратить распространяться о происшествии и сказал, что компания готова вновь взять её на работу.

«Он сказал мне, что может поговорить с начальником охраны, и они устроят меня в ту бригаду и на ту должность, которые я выберу, и «разберутся» с людьми, которые обидели меня. Мне нужно было просто перестать говорить».

Она отказалась.

После того, как попытки Сопио противостоять компании не увенчались успехом, работницы её бригады получили разовый бонус за тот месяц в размере 40 лари (14 долларов США). По сей день она является единственной бывшей сотрудницей «Ajara Textile», кто когда-либо публично рассказал о своём опыте.

«Я понимаю, что это Грузия, и что нужно закрывать глаза на некоторые вещи, но там со мной обращались не по-человечески», — сказала она.

Настолько хорошо, насколько это возможно

Во время этого расследования, состоящего из трёх частей, мне довелось поработать на нескольких текстильных фабриках Грузии и кроме этого услышать рассказы об условиях труда на многих других. Я не сомневаюсь, что в «Ajara Textile» настолько хорошо, насколько это возможно. В то время, как большинство текстильных фабрик в Грузии напоминают работные дома XIX века, работа в «Ajara Textile» похожа на визит в будущее.

И всё же, на мой взгляд, это будущее выглядело глубоко антиутопическим.

Женщины, которые работали вместе со мной в «Ajara Textile», казались несчастными на работе. Постоянный стресс от выполнения квот, запрет на общение друг с другом, даже когда мы часами сидим бок о бок. Каждое действие постоянно контролируется, измеряется и оценивается. Даже что-то настолько личное, как отпечаток пальца, становится обычной частью производственного процесса.

Мне казалось, что мы — лишь машины в форме людей, ничем не отличающиеся от швейных машин.

Я не думаю, что мои коллеги хотели быть там. Но у них не было выбора. Чтобы прокормить свои семьи, снять квартиру, позаботится о своих престарелых родителях, получить достойное университетское образование или накопить денег, чтобы получить шанс на достойное будущее за пределами Поти, они были вынуждены пойти на эту фабрику.

И даже когда работники соглашаются на условия контракта, помимо этого, существуют ещё и внутренние правила, которые надо соблюдать.

«Нарушение любого пункта внутреннего распорядка равноценно нарушению контракта, — сказала мне Лела Гвишиани, аналитик из Центра образования и мониторинга прав человека (EMC), с которой я общалась, отработав в «Ajara Textile». — Очень часто сотрудники не имеют возможности внимательно просмотреть такой огромный документ и огласить собственные условия».

«Вместо того, чтобы быть на равных, — добавила она, — работник стоит ниже, ещё даже не подписав документ».

В принципе, по её словам, работник и работодатель должны быть равны, но «в контракте [«Ajara Textile»] не слышно голоса работника».

Это, конечно, характерно не только для «Ajara Textile»,  наоборот. 

По словам Гвишиани, в более широком смысле, сама структура  законодательства в Грузии также ориентирована на предоставление льгот работодателям. Действительно, даже международная правозащитная организация Human Rights Watch раскритиковала Грузию за «слабое регулирование трудовых отношений». Например, минимальная заработная плата в Грузии составляет 7 долларов в месяц, законодательство о сверхурочной работе в целом символическое (не уточнена денежная сумма за отработанные дополнительные часы), а в агентстве по инспекции труда в настоящее время работают 40 инспекторов на всю Грузию, — хотя они и планируют увеличить это число до 100 в этом году. За весь 2019 год эти инспекторы труда посетили только две текстильные фабрики.

«Инвестор не несет никакой ответственности перед нами, и мы не даём указаний», — сказала мне Нина Какулиа, менеджер по связям с инвесторами программы «Производи в Грузии», созданной правительством Грузии для содействия международным инвестициям в стране.

Их единственная цель, по её словам, состоит в том, чтобы служить инвестору и поддерживать «благоприятную для инвестиций атмосферу» в стране.

«Мы не проводим мониторинг, — добавила она. — Мы поддерживаем связь [с инвестором], потому что очень важно, как инвестор чувствует себя в стране, начав свой бизнес, и важно, чтобы они [инвесторы] знали, что правительство готово им помочь».

По словам Лелы Гвишиани, такое отношение — в порядке вещей. «Никто никогда не проверяет работодателей и ничего с них не требует, — сказала она. — Они доминируют, и, учитывая ситуацию на рынке труда в стране,  даже просто иметь работу — уже роскошь. Здесь работодатели устанавливают свои собственные правила».

«А сотрудники оставлены на милость работодателей».

Это была третья часть журналистского расследования о текстильной промышленности в Грузии, состоящего из нескольких частей. Материал подготовлен при поддержке регионального офиса Friedrich-Ebert-Stiftung (FES) на Южном Кавказе. Все высказанные мнения принадлежат автору и могут не отражать точку зрения FES.

Подпишитесь на наш Телеграм-канал и читайте подробные новости с Кавказа!