В этой серии историй исследуется явление социальной травмы через личные истории армян и азербайджанцев — как проявляется эта травма и как способствует текущей динамике конфликта. Это история одной женщины и её семьи. Каждый раз, когда начинается война, они вынуждены покидать свой дом, и каждый раз они надеются, что это будет ненадолго.

Эта история об одной женщине и её семье, которая с каждой войной вынуждена была покинуть свой дом, каждый раз предполагая, что это временно.  

В сентябре 2020 года, как только начался интенсивный обстрел Карабаха, чтобы не подвергать внука травме, женщина собрала в сумку его вещи, оставила свой дом и остальных членов семьи, и перевезла его в Ереван, чтобы переждать там эскалацию.  

Родилась и выросла она в семье армянского музыканта во втором по густонаселённости городе советского Азербайджана, Гяндже. Азербайджанцы, по ее словам, с почтением обращались к ее отцу, называя его Мастером. В юности она решила пойти по стопам отца. После учебы в России она вернулась в свой родной город, хотя и считала, что в Азербайджане руководящие места занимают азербайджанцы, а армяне становятся лишь их заместителями, которые делают всю работу. По возвращении она получила ожидаемую должность в сфере культуры. 

В те дни развал СССР никому ещё даже не снился. Жизнь была полна радости и перспектив. Однако, постепенно она стала замечать тревожащие сигналы. Если раньше она ловила на себе восхищённые взгляды, поощряющие её задор, молодость, то теперь глаза прохожих становились мрачнее. Взгляды были уже даже какими-то подозрительными, как будто она в чём-то виновата, и люди усердно ищут эту вину в ней. 

То, что её недавно характеризовало больше всего — весёлость нрава, оптимизм, дружелюбие, талант, постепенно стало исчезать и в общественном восприятии стала усиливаться только одна часть её идентичности — то, что она армянка. От пристальных взглядов в автобусе ей становилось тревожно, замирало дыхание, она со страхом думала, что все вокруг догадываются, что она армянка. 

Однажды утром, в ноябре 1988 года к ним в дверь постучался молодой красивый сосед, который работал в милиции.ьОбращаясь к отцу, он тихо произнёс, что ему стыдно и больно, но он считает своим долгом предупредить, что на следующий день ожидаются беспорядки и протесты, направленные против армян. Милиции запретили вмешиваться. Сосед посоветовал на время уехать, чтобы переждать беспорядки. 

Отец сразу велел собираться. Она вспоминает, что паники не было, сборы были точно такие же, как много лет спустя, в сентябре прошлого года — просто уехать, чтобы выждать, пока всё успокоится, и вернуться. 

Стоял ноябрь месяц, они взяли тёплые вещи и документы. Отец достал из кладовки ружьё, обмотал в своё старое пальто и положил в багажник своей такой же старой машины. Семья уселась в машину, машина тронулась, и в это время женщина с пятого этажа бросила в них камень, который продырявил капот.

По дороге они видели, как громили армянские дома и разбирали имущество, как агрессивно настроенная толпа выкрикивала угрозы против армян. И тогда она почувствовала жуткий страх. Никогда до этого ей не приходилось испытывать такого, и она даже не могла предположить, что такое возможно. В какой-то момент их остановили милиционеры, спросили, куда они направляются. Отец ответил, что они едут к родственникам в Карабах, и милиция отпустила их, даже не проверив багажник. 

Она никогда не была ни в Карабахе, ни в самой Армении, но добравшись, почувствовала себя в полной безопасности. Все вокруг были такие же, как она, и это давало ей ощущение свободы и защищённости. Её этническая принадлежность, которая не была сильно развита, когда она жила в Гяндже, но тем не менее подвергала её опасности, в новом контексте, наоборот, предоставляла ей защиту. В новом контексте началось стремительное усиление именно этой части идентичности, как защитного механизма. 

Семей, которые тоже приезжали, «чтобы переждать», становилось всё больше. Конфликт набирал обороты, и через месяц им стало понятно, что они останутся там навсегда. 

Отец очень страдал из-за того, что все его музыкальные инструменты и книги остались в Гяндже. Они узнали, что военные тогда еще существовавшего СССР организовывали охраняемые колонны для покинувших свои дома, которые позволяли людям вернуться и вывезти имущество. Семья решила воспользоваться этим, чтобы спасти свои ценные музыкальные инструменты и часть имущества. 

Поехали они после землетрясения в Спитаке. Когда колонна проезжала азербайджанские сёла, женщины на улицах театральными жестами указывали наверх, выкрикивая благодарность небесам за то, что армян постигло возмездие. 

Они не ожидали увидеть свой дом в сохранности, но, к их удивлению, он был цел и невредим. Более того, открыв дверь, они увидели, что за их столом сидит многодетная азербайджанская семья, пьющая чай из сервиза ручной работы, который её мама разрешала использовать исключительно по праздникам или для почтенных гостей. 

Занявшая дом семья азербайджанских беженцев из Армении отчаянно сопротивлялась, не желая отдавать имущество, которое она уже считала своим. Вмешались соседи, и благодаря их поддержке, они смогли увезти музыкальные инструменты и семейные фотографии. Чайный сервиз оставили на столе. 

Вскоре она вышла замуж за парня из общежития напротив, семья которого бежала из Баку. У них родилась дочь. Он воевал за Карабах и погиб. Их общежитие разбомбили, свекровь была тяжело ранена.

Когда в 1992 году заняли Шуши, свекровь поселила её с новорождённой дочкой в пустую, полуразрушенную квартиру азербайджанской семьи, где не было даже дверей и окон. Но они обжили её, и она стала им домом.  

Сегодня она, как и её отец много лет назад, переживает, что оставила свои музыкальные инструменты, фотографии, жалеет, что не вывезла их с собой. Она говорит, что очень плохо стало с памятью — вспоминается далёкое прошлое, а вот вспомнить слова армянских песен, которые сочинила, она не может. 

Возможно, та огромная часть ее национальной идентичности, которая давала ей ощущение защиты, и которую она так интенсивно развивала, сегодня перестала выполнять эту функцию, и сама память убрала эти забытые слова в свой пассивный архив.

В Шуши она оставила громадную часть своей жизни, там же могилы родителей и мужа. Сегодня она не знает, как азербайджанцы с ними поступят. Там же остался её покой — к ней вернулся тот страх, который она когда-то в юности испытала, наблюдая погромы. 

Она мало спит и много думает, размышляя о прошлом и будущем. Она понимает, что ее жизнь была построена на конфликте и на его руинах, и осознает, что бесконечный цикл конфликтов завладел её судьбой. 

Она беспокоится, как бы такая же участь не постигла её внука. У нее нет ненависти к азербайджанцам, она даже немного помнит их язык, готова встретиться с ними и говорить о будущем внука, о том, как уберечь других детей от её опыта. 

Она повторяет, что несмотря на то, что вся семья старалась оградить внука от травмы, у неё это не получилось. Никогда не видевший войны и не понимающий, что это такое, трёхлетний малыш уже принял её тяжелый груз. Он перестал спокойно спать, часто просыпается по ночам и иногда задаёт совсем не детские вопросы, на которые у них ответов нет. 

Эти материалы являются частью инициативы «Исцеления коллективной травмы», осуществляемой организацией Indie Peace и финансируемой Европейским союзом. Мнения, выраженные в этом материале, являются исключительной ответственностью организации Indie Peace и не обязательно отражают мнения Европейского союза. Упоминаемые в материале топонимы/географические названия представлены в том виде, в котором их использовали герои статьи.